Вместо реабилитации женщинам предлагают сделать аборт или сдать ребенка в детдом
Помимо работы единственное, что интересует Сашу Волгину, — это ее дочь Настя, которая дома проходит под именем Тюлень. Когда-то Сашу интересовали только наркотики, 10 лет подряд. Теперь — нет, теперь она — мама и страшно этим довольна. И про других мам, в жизни которых есть или были наркотики, Саша знает очень много.
— Мама-наркоманка, — говорит она, — это не то что плохо или там хорошо. Это… бывает.
Скажите «наркоманка» — и ваше воображение нарисует вам изможденную женщину в черном, в которой больше нет ничего человеческого.
Скажите «женщина с наркозависимостью», и вот уже всё не так определенно. Черный шаблон исчез, осталась схема, которую можно наполнить чем угодно. Тут кодовое слово «женщина». Со всеми ее сложностями — слабостью, боязнью одиночества, желанием любви, месячными, лишним весом, беременностью, заботой о детях. А тут еще плюс зависимость от наркотиков.
Да, она колется. Но ее женской сути это не меняет.
Не спешите спорить. Я не люблю выражения «конченая наркоманка». В моей жизни был бесценный опыт — я была близко знакома с людьми с героиновой зависимостью. Женщинами в том числе. Я знаю, что такое ломка и какая потом наступает депрессия. Я видела, как кидает близких от истеричного желания спасти до такого же истеричного желания убить.
Но еще я знаю, что наркотики — это не навечно. Это не неизбежное падение в бездну. Бывает, сегодня — да, наркотики. А завтра — всё, их нет. И тут зависит от того, кто был рядом с человеком: что за люди, что делали, что сказали. И тогда случается истинное чудо. Но если человека презирать и унижать, шансов у него нет. Ваше презрение стоит между человеком и его жизнью.
Женщину в наркозависимости презирают и оскорбляют больше, чем мужчин. Но даже в такой ситуации у нее есть лишний шанс вернуться — когда она рожает ребенка. И тут все тоже зависит от того, кто был рядом.
«Ребенок — это круто!»
Сергей Дугин возглавляет питерскую НКО «Гуманитарное действие». Он обещал познакомить меня с наркозависимыми женщинами-матерями, и пока мы их ждали в офисе, Сергей сказал мне, что женщин с детьми в ребцентры до сих пор не берут.
— Проблема глобальная. Мы уже готовы сами в Питере построить такой центр и сейчас ждем, что решит ГАК РФ. Мы им отправили концепцию предприятия человек на 50–60 и планируем туда брать барышень с детьми и без, и там же будет восстановительный курс для родителей, даже для тех, чьи дети погибли от наркоты. А фишка будет в том, что мы в нем планируем устроить питомник для служебных собак и собак-поводырей. Вот сидим, ждем сентября, будет заседание ГАКа, там должны принять решение по поводу участка земли и начального финансирования. Только на это сейчас надежда…
Когда зашла моя первая героиня, я сразу подумала: какая зайка невероятная. Кате 23 года, и она оказалась похожей на картинку из девичьего журнала: длинные блестящие волосы, открытая улыбка, детский взгляд. И с этой же улыбкой она в двух словах изложила свою историю:
— Я употребляла все подряд с 19 лет. Муж меня избивал. Любил он это делать, особенно за наркотики… В один из таких дней я ушла от него к маме, но она выгнала меня. А я тогда ходила на амбулаторную реабилитацию, так и пришла туда с сумками — мне больше некуда было деваться. И меня отправили на кризисную квартиру.
— Мама выгнала тебя беременную?
— Она не знала. У меня было два месяца. Да я и не планировала оставлять ребенка. Кололась. Я долго сомневалась — было много абортов до этого, были неудачные. Но гинеколог сказала, что это будет единственный ребенок. Ко мне приходил психолог, мы разговаривали, рассмотрели несколько вариантов, и в конце концов я приняла решение сохранить ребенка и лечь на реабилитацию.
— Ну и как теперь жизнь?
— Ребенок — это круто! — она просто просияла улыбкой. — Я вернулась к маме домой на 9-м месяце. Родила девочку в декабре. Это чудо! С мамой мы помирились, она купила мне комнату. Сделала регистрацию. Сейчас я продолжаю ходить на амбулаторную реабилитацию. Все хорошо. А до кризисной квартиры было время, я просто погибала. У меня не было желания двигаться, что-то делать. До гинеколога я не доходила. Пила очень… Печень рядом спала. — Она показала руками под ребрами, каких размеров была печень: внушительно. — Многие рожают. Я знаю и плохие, и хорошие истории…
Катя, счастливая мама. фото: Анастасия Кузина
После Кати, которая побежала к ребенку, была история Анны. Ей 28 лет, первому ребенку 9 лет, сейчас она заметно беременная. Анна была совсем не такая, как Катя, — настороженная, говорила отрывисто. Да и сиять ей не с чего.
— Я употребляю. Хочу бросить. Уже собрала справки, сил нет так жить. Пять лет без остановки. Надоело. Я смотрю на девчонок — они бросают. Но это не просто — я прохожу один детокс, второй, третий, а девать ребенка некуда. Муж употребляет и ходит на работу. И я очень боюсь, что, пока меня не будет, придут из комиссии по делам несовершеннолетних и заберут ее.
— А они заходят?
— Заходят и очень к нам придираются. Лезут в шкаф, в холодильник. Я считаю, что дочь ни в чем не нуждается. Она хорошо учится. Но ребенку прямо говорят: «У бабушки тебе лучше». Или мне внаглую: «Заберем в детдом». Они нормально разговаривают, только когда рядом посторонние. Когда рядом нет никого — как с мусором. Если бы мы могли предоставить справку, что у мужа зарплата большая, может, они бы и отстали. Но она у него «серая», а официальная — копейки.
Как можно видеть по данным НИИ наркологии, подавляющее количество беременных наркозависимых вообще не становятся на учет в женской консультации. И тем не менее, как видно из второго слайда, они рожают доношенных детей. Также на втором слайде показано, что состояние новорожденных зависит от того, на каком сроке женщина перестает употреблять героин. Чем позже, тем выше вероятность, что ребенок родится с меньшим весом и меньшей окружностью головы. Но понимающие люди мне сказали, что дело тут не в самом героине, а в ломках, которые испытывает беременная. Именно ломки приводят к тому, что малыш хуже формируется и растет.
Дугин, до этого молчавший, спросил:
— А тебе в КДН помощь предлагали когда-нибудь с лечением?
— Нет, они сразу про детдом начинают.
Анну унижают и презирают не только в опеке, но и в женской консультации. Когда она пришла туда вставать на учет — а это для наркозависимой женщины поступок, она знает, какое ее ждет обращение, — гинеколог ей сказала, что срок 9–10 недель, надо делать аборт. В «Гуманитарном действии» ее отправили к другому врачу, та сказала, что у Анны… 20 недель.
— Если этот момент — рожать — использует грамотный специалист, — говорит Дугин, — это дополнительная мотивация перестать употреблять наркотики. Просто идея «она родит и перестанет торчать» — иллюзия. С пациенткой надо работать. Но это возможно. Только процентов 10–15 — это вот те женщины, которых по телевизору показывают в криминальной хронике: нет здоровья, ничего не хотят, дети заброшены. Но все остальные — более-менее сохранные. Их можно спасти, причем спасти как матерей. Нужна реабилитация для матерей на полгода-год. Пока ее нет, женщины на реабилитацию не идут — боятся потерять детей.
— Если нет бабушки, то выход один — приют или детдом и временное лишение родительских прав, — поясняет Саша Волгина, которая тоже уже несколько лет добивается открытия в Питере семейной реабилитации.
— А получить потом ребенка из приюта сложно. Она же из ребцентра вышла — работы нет, денег нет. С таким набором она суд проиграет. Так что не получить после реабилитации дитя обратно — вполне реально. Кроме того, пока мамы уходят без детей в ребцентры на год-два, теряется связь «мама—ребенок», это любой специалист скажет. И это травма для обоих. Малышу нельзя год жить в детдоме! И реабилитации нужно делать только совместные, как в Европе. Потому что надо учить маму не только быть трезвой, но и быть мамой…
Саша Волгина и ее дочка Настя. фото: Анастасия Кузина
Без комментариев…
— Женщины не готовы идти к наркологам, они скрывают свою зависимость, даже будучи беременными. Да это и бесполезно, — говорит соцработник Лариса Соловьева из Калининграда, которая работает с наркозависимыми женщинами.
— Врачи могут не оказать никакой помощи. Это только поражение в правах, рекомендации аборта, отказные от ребенка. Все направлено на то, как ей не родить, а не как зачать, выносить и родить здорового ребенка. Поэтому врач — это последний человек, к которому обращаются женщины, употребляющие наркотики.
Другая проблема — они часто попадают в тюрьму, в том числе в момент беременности. Там они рожают не когда схватки, а когда есть конвой.
Ко мне приходила после тюрьмы женщина. Ее повезли рожать из зоны таким волевым решением на 36-й неделе. Рожала она при конвое. А женщины из роддома закрывали ее своими телами и потом сильно ее жалели. Ей сделали двойную стимуляцию, поэтому она родила быстро, были разрывы. И сразу повезли назад на зону. Посадили в автозак. Там есть железный стакан с железным стулом. Она просила: «Дайте хоть что-то подложу», — но ей не позволили. И повезли — 40 км за 15 минут. Конвой спешил на ужин… И она отсидела три года. Ей тогда было 23. Ее не отпустили раньше как мать. Никто и не ходатайствовал, поскольку ее статья связана с наркотиками. И это отношение поддержано обществом, которое считает: «Нечего. Рожает наркоманка, надо забрать детей, а она пусть сидит, пока не бросит наркоту». Наркомания до сих пор не признана болезнью. Это ужас…
Малыша этой девушки забрали родители, и она увидела его первый раз только в трехлетнем возрасте.
Еще более трагическая история была в Тольятти. У молодой женщины случился выкидыш, и через несколько дней она почувствовала себя плохо — живот болел, шла кровь. Она обратилась к врачу в поликлинику. Но та на нее накричала: «Я не буду тебя смотреть!»Через день девушке стало еще хуже — поднялась температура. Она собрала все мужество и пошла к тому же врачу, который только вчера ее прогнал из кабинета. Та стала орать еще больше: «Что тебя смотреть! Мне все понятно! У тебя ВИЧ и наркомания, все от этого! Я не буду тебя смотреть!»
Девушка вернулась домой, рассказала все отцу, пошла и вскрыла себе вены.
После этого мне просто нечего сказать…
Дело не в деньгах
Когда собираются специалисты и видят проблему, они говорят: давайте ее решать. Когда собираются чиновники, они говорят: надо создавать рабочую группу по написанию концепции. Так до сих пор и происходит с идеей помощи наркозависимым женщинам с детьми. Тем приятнее мне было познакомиться в Питере с чиновником, который не укладывается в эту схему.
Наталья Русакова руководит Центром социальной помощи семье и детям Приморского района. Он уже давно работает и с женщинами, имеющими ВИЧ-статус, и даже с наркозависимыми. Причем работает в тесном сотрудничестве с НКО: БФ «Свеча», которую раньше возглавляла Саша Волгина, и Сетью по защите прав женщин, затронутых ВИЧ, ТБ, гепатитами и другими социально значимыми заболеваниями «ЕВА», директором которой Саша является сейчас.
Специалисты этих НКО проводят для центра тренинги и учат работать его сотрудников с наркозависимыми, понимать их проблемы и потребности. А иногда приводят клиенток буквально за руку.
Кроме этого, сотрудники Центра стали ежемесячно выезжать в женскую колонию в Саблино, чтобы познакомиться с женщинами, которые скоро освобождаются.
— Они, выходя из тюрьмы, теряются, — говорит Волгина. — А ежемесячно из тюрьмы выходят 3–4 женщины только Приморского района. Теперь они освобождаются — и сразу в Центр помощи. Они же уже знакомы.
— А еще остро стоит вопрос восстановления родительских прав, — продолжает Саша. — Как после тюремного заключения, так и после нахождения на реабилитации. А суды сейчас трудные вопросы перед экспертами ставят. «Нужна ли ребенку такая мама? Какова мотивация мамы к возращению?» Люди же как размышляют: «Да что с этой наркоманкой, что с ВИЧ-инфицированной говорить. Зачем такая мать нужна, она все равно скоро умрет. Лучше ребенку вообще ее не знать». И психологи центра участвуют в суде, объясняют, что ВИЧ — хроническое заболевание, а не смертельное, говорят, что ребенок имеет право знать, кто его мама…
В центр обычно приходят женщины, прошедшие реабилитацию. Те, кто вынужден колоться, не приходят. Где они со всеми своими проблемами и детьми? Неизвестно. Наверное, на улице. Поэтому Саша уже два года ищет грант, чтобы купить центру автобус для уличной работы.
— Мы бы его использовали в двух направлениях, — говорит она. — Во-первых, это помощь наркозависимым женщинам на улице, например секс-работницам. Сейчас у Сергея Дугина один автобус на весь город для этой цели. Пять НКО заинтересованы в этом автобусе. Мы уже посчитали все ставки, что водитель-психолог будет. А вторая целевая аудитория — это подростки, с которыми автобус будет работать днем…
— Ну а будет автобус, и сразу появятся 10 женщин с детьми, которым нужна реабилитация. Что вы будете делать?
— Это уже другая проблема, которую надо решать. Здесь дело в мировоззрении. Ведь все как рассуждают: «Маму-наркоманку надо лечить, это делают в больницах. А ребенок в это время может жить в приюте. Приюты у нас тоже есть. Что еще-то надо?» Это системная ошибка. А это не про деньги. Как мне кажется, это — про голову.
Автор: Анастасия Кузина
Материал опубликован в газете «Московский комсомолец» №26011 от 10 августа 2012
Источник: http://www.mk.ru/social/2012/08/09/735261-shans-dlya-narkomamki.html