Дмитрию 37 лет, он сейчас в Городской наркологической больнице. На встречу со мной его пригласила соцработник «Гуманитарного действия» Илона Кейзер, которая помогает Дмитрию на его пути реабилитации. Он рассказал свою историю.
— Я родился в Ленинграде. Мы жили в маленькой квартире у станции метро «Удельная». Мама, я, бабушка, дед. Мой отец сидел. Мама работала воспитательницей в детском саду. Короче, у меня хорошее было детство, теплые воспоминания. Я вообще в семье был один ребенок, меня любили.
Я был очень увлеченной натурой. Мне в жизни много было не надо, у меня был целый космос в абсолютно простых вещах. И игрушки для меня были живыми существами, и предметы – целыми мирами, я видел в них глубину. У меня не было проблем со сверстниками, но я и один чувствовал себя вполне хорошо. Мы с другом, который был из творческой семьи, увлекались Толкиным. Друг еще рисовал. Мы сами создавали миры в обычных наших городских квартирах. Когда мой друг с родителями уехал за границу жить, то для меня это стало первой реальной потерей в жизни.
И еще школа сильно ограничивала мою свободу, даже нет – забрала ее.
А потом освободился папа из тюрьмы. Он увлекался алкоголем и психоактивными веществами, по этому поводу у них с мамой были конфликты. Мама чувствовала себя жертвой. Бабушка не вмешивалась в эти бытовые драки.
В школе я не учился, отрицал ее. Меня решили еще в первом классе оставить на второй год, но дед поспособствовал – меня перевели в другую школу. Время шло. Мне было дома скучно, на улице тесно. Ездил к дедушке в поселок Песочный, где он работал. Познакомился там с ребятами, которые слушали рок. Подвалы, сигареты. Было ощущение, что мне в этом мире нет места. Я увлекался музыкой, но при этом стеснялся, боялся и комплексовал.
Психоактивные вещества попробовал в 12 лет. И все приобрело смысл. Я стал уверен в себе и общался с теми, с кем хотел. Учиться из-за употребления веществ я уже не мог. Начал нюхать клей. Я думал, что я одинокий и особенный.
Родители то мирились, то ругались. В 15 лет я подрался с отцом. И меня сдали в «дурдом» – я попал в подростковое отделение «скворешника» (психиатрическая больница им. Скворцова-Степанова – прим. авт.). Ребята там были такие тихие. Все они были наркоманы…
Я вышел из дурдома и пошел в ПТУ, где было совсем все нормально. Рок-н-ролл там играли, наркотики употребляли. Я мог принять несколько видов психоактивных веществ. Звенел звонок, выбегал обжшник — совсем бессильный военный мужчина, он кричал: «Наркоманы, наркоманы!». Все ПТУ воняло коноплей. Можно было зайти в туалет и только вздохнуть.
Потом 97 год наступил. Зима. В городе героиновый бум. В моем районе под раздачу попали все ребята — из бедных семей и преуспевающих, дети бандитов. Торчали все. Меня на тот момент спасала музыка. Я познакомился с девушкой-хиппи, мы тоже употребляли, но романтики и творческого накала было больше. «Аскали» деньги, жили в сквоте, ходили на Ротонду, добирались стопом до Москвы. Многие из нас были дети из очень приличных семей. Неглупые, начитанные – были аскеты, ходили грязными и вшивыми, но мы были свободны.
Потом у меня была вторая любовь, все серьезно. Но был героин, и она работала на трассе. Либо я искренне верил, что она по делам уходила, либо я не хотел верить в то, чем она занимается. Мне было 18 лет.
Папа маму подсадил на «джеф». Они так помирились. И это было офигеть. И это было начало падения. Я пришел к ним на «кумарах», и с моего молчаливого согласия мы «заторчали» все, в том числе и мама – педагогический работник с 17-летним стажем. На квартире организовали притон. Бабушка от нас уехала.
Отца посадили в очередной раз, мы с мамой торговали наркотиками.
Я увлекся шаманизмом. Так прошло еще несколько лет. От армии я откосил.
Папа вернулся, принял решение не употреблять наркотики, а «бухать». Я встретил свою старую знакомую. Она была «подшитой». У нас родилась дочь. Жена развязала, стала сильно пить. Я ее бросил, стал жить с ребенком и мамой. «Подтарчивал» потихоньку, но кое-как работал. Мне казалось, что я очень адекватный человек. Жена моя к тому времени куда-то пропала.
В 2012 году нас разбил СПИД. Сначала меня после передозировки метадона. Я попал в больницу – выяснилось, что CD4- клеток у меня нет совсем. Я попал в Боткина, но продолжал употреблять, потом на Бумажную, где тоже продолжал употреблять. Маму тоже разбило – у нее был менингит, еле вытащили.
У меня хватило мозгов не употреблять тяжелые наркотики, но я покуривал. Познакомился с небесной красоты девушкой, звездой района. Мы стали жить вместе. Я не терял связи со своей дочкой. У нас с виду была приличная семья, но мы все равно курили. Падение продолжалось, у меня было абсолютное недовольство и отрицание жизни. Меня «глючило». Я помню, как шел гулять с нашей белой собакой-лабрадором, и мне хотелось убить собаку. Это была жуткая навязчивая идея. Я ничего не мог сделать со всепоглощающим меня гневом — только «вмазаться». И падение еще ускорилось. Я ждал смерти, но смерть не приходила. Я совсем не контролировал ситуацию — мне надо было идти на работу, а я шел к «барыгам». Я был нетрудоспособен и неадекватен.
Алена забеременела, я пытался крепиться какое-то время, но ей вот рожать через неделю – а я «заторчал». И в роддом я вмазанный ехал, псих неадекватный, агрессивный, истеричный. Я не мог жить с семьей, мы с Аленой не могли больше быть вместе.
Я думал, что вывезу все это сам. Я всегда оставлял лазейку, что буду торчать. То есть окончательного решения у меня не было. А ведь то, что со мной происходит, – это болезнь. Башка съехала окончательно. Я попал в ГНБ на детокс и реабилитацию. И вот 134 дня трезвости. Я болен, я не могу общаться с детьми – моим дочкам 14 лет и 3 года.
Я сейчас могу заниматься только собой. Я учусь жить. Я всю жизнь жил фантазиями, а оказалось, что труднее всего жить здесь и сейчас. Я пришел к Богу, это хорошее направление. Вся моя жизнь была страхом – где достать, как употребить, а что будет, если не достану. Я не мог ощущать, что происходит со мной здесь и сейчас. Но я чувствую, что можно жить трезвым. Дайте себе шанс.
Автор: Галина Артеменко