Насте 39 лет. Красивое, четко очерченное лицо, короткие светлые волосы, открытая улыбка. У Насти 12 лет ремиссии, 12 лет – без наркотиков.

Но оказалось, что жизнь гораздо сложнее дилеммы – употреблять или нет. Что в жизни много сложных вопросов – во взаимоотношении с другими, в принятии себя. Настя уже 12 лет занимается этой кропотливой работой.

Первый раз Настя попробовала наркотики в 15 лет. Потому что жить в маленьком областном городе было скучно и неинтересно, а наркотики – это было что-то про другую, яркую жизнь. В 90-е, как говорит Настя, «в мое время», — так было модно. Настя сначала попробовала галлюциногены из грибов-поганок – местный ресурс Ленинградской области. Попробовала в компании молодых людей: «Мне хотелось особенной компании, особенных людей – они слушали «тяжелую» музыку, одевались в косухи, носили длинные волосы, то есть от других отличались». И Насте как раз и хотелось вот этого – отличаться, не быть такой как все.

Переехала в Петербург, поступила учиться в институт: «Ты не поверишь – на социального работника». Первый раз попробовать «тяжелые» наркотики дал молодой человек, с которым у Насти начались отношения: «Я зашла к нему, а он как раз употреблял в ванной, предложил мне, и вот и все, скоро уже на детоксе лежала платно, а потом врача-нарколога на дом вызывали». Настя и ее парень вместе пытались как-то остановиться, слезть. Но не получалось. Потом приехала мама этого парня и Настю из квартиры выставила на улицу: она была уверена, что без Насти сын бросит наркотики, что именно она – главная помеха. Тогда Насте ничего другого не оставалось, как позвонить родителям, с которыми уже года два как не общалась совсем, потому что считала, что они ее никак не спасают. Родители отозвались, определили Настю в Городскую наркологическую больницу (ГНБ), а потом на реабилитацию. Туда же – на 12-шаговую программу АН (Анонимных Наркоманов). И так вот Настя уже 12 лет в Сообществе.

Я спросила ее, как ей все же удалось при такой жизни не бросить институт и работала ли она хоть немного по специальности – училась же на соцработника. Настя рассказывает, что в Петербурге с 1999 года, сразу не поступила после школы, только на следующий год. Из ее города все уезжали поступать в Петербург, а она первый год как-то «прошляпила». Но вот поступила, и что? Она уже употребляла. Поэтому институт – это просто диплом, а не знания: «Конечно, было сложно, когда «на систему» садишься, без наркотиков очень плохо, и из этого никак не выйти, пока училась, много пропускала, в день защиты диплома мне вообще было очень плохо».

Настя ни дня не работала по специальности, потому что еще на третьем курсе поняла, что это не ее тема, этим заниматься совсем не хочется. «В жизни и так много тяжелых ситуаций, несправедливости, и каждый день среди этого живешь, – говорит Настя. – И когда я училась, у меня возникло стойкое ощущение, что изменить что-то в социальной сфере нереально, такой безбрежный океан, в котором сделать что-то хорошее – это как каплю бросить в море, ничего это, по сути, не изменит, такая беспросветность». В общем, с соцработой было покончено.

После того как Настя вышла в ремиссию, надо было жить жизнью обычных людей, устраиваться на работу, самой себя обеспечивать. Квартира у нее была – купил отец. Но оказалось, что перестать употреблять – это далеко не все.

– Я почему- то считала: раз уж я одна из особенных людей, которым удалось выжить и перестать употреблять, то главная моя проблема теперь решена и все пойдет как по маслу, но… Я была не готова: оказалось, что и без наркотиков у меня много всяких личностных проблем психологического плана — по отношению к себе, в отношениях с другими людьми. Вроде, стараюсь жить правильно, по-человечески, честно, но при этом я… Я же и ВИЧ заразилась уже в чистом времени своей жизни, не в употреблении: встретила мужчину из нашего Сообщества, у которого был ВИЧ. Первое время мы предохранялись, а потом… причем я сама была инициатором, чтобы не предохраняться, но и он, конечно, не сильно сопротивлялся.

… Я продолжала разрушать себя – так или иначе, в том числе и в отношениях с этим человеком. И в какой-то момент у меня вообще создалось ощущение, что я сама для себя проблема, что меня не будет, и проблем не будет, вплоть до этого. Сейчас, после работы с психологом, я начала многое понимать – почему в моей жизни такое происходило. Почему в моей жизни возникли наркотики…

Вспоминаю жизнь в семье, детство: папа алкоголик-трудоголик, мама – просто трудоголик. Из физического контакта с мамой помню только, как она мне чистила уши – я лежала у нее на коленях. А так – никогда не обнимет, не прижмет к себе. И мне было странно понять, что я могу именно в этом нуждаться, что вообще это так необходимо людям – объятия, тепло. Меня дома не били, нет. Просто переставали разговаривать – родители начали объявлять мне бойкот с моего шестилетнего возраста. Я была с ними в одной квартире, но в то же время меня будто бы не было. У нас дома не было запоев и драк, но был ужасный эмоциональный холод. Теперь я понимаю, что это повлияло и продолжает влиять на мои отношения с людьми, с моим сыном, которому семь. Мне это нужно прожить и проработать, чтобы перестало так влиять на мою жизнь.

… С профессиональной сферой пока сложнее – это сфера ответственности, сфера взрослых людей, там нужны инициатива, наличие собственного мнения, желание его отстаивать. А мне дома говорили: «Молчи, твой номер шестнадцатый, хорошие девочки себя так не ведут – не высовывайся». Поэтому с профессиональной реализацией у меня проблемы, сейчас моя работа – я развожу из маленькой пекарни продукцию по кафе – это способ честно заработать, чтобы жить, растить ребенка, не более, но и не менее…

… Да, важно – у моего ребенка ВИЧ-статус отрицательный, я рожала в Боткина с профилактикой, грудью не кормила. Но для меня все раннее детство сына в связи со сложными отношениями с мужем было временем тяжелым, я себя такой одинокой чувствовала, материнство не было радостью, это был какой-то перерасход ресурсов. Но я очень хорошо понимала, что от того, как я отношусь к ребенку, зависит его будущее. И вообще единственное, что я могу для него сделать – чтобы он вырос в любви, чтобы он мог сам полюбить и принять любовь. У меня был выбор – быть либо любящей матерью, либо «женой Синей бороды», вот буквально так. Я сделала выбор – развелась, чтобы сохранить себя и ребенка. Не скажу, что сын не видит отца – они общаются по выходным. У меня, конечно, не самая тяжелая ситуация, но и не самая замечательная. С родителями своими я вижусь редко, привожу к ним внука, но эмоционально мы ближе не стали, тепла как не было, так и нет…

… Да, я вижу, ощущаю поддержку и в сообществе АН, и других людей. Ира Азарова – юрист «Гуманитарного действия» – меня очень поддерживает. Она профессионально помогала – и когда я переживала развод, и когда я попала в ДТП однажды, и вообще постоянными консультациями…

… Я перестала употреблять в 28 лет, потом было десять лет тяжелого брака. Мне не хочется больше тратить время ни на что, разрушающее меня. Я понимаю, что у меня этой опции – базового доверия к миру, желания жить и радоваться от того, что ты просто живешь, – в комплектации не было изначально. Я пытаюсь ее себе сама встроить сейчас. И получается, что последние 12 лет я выполняю ежедневную кропотливую работу на пути к достижению этой цели…

Автор: Галина Артеменко.