Истории подопечных
Я помню, что зависимость может быть сильнее здравомыслия
Константин семь лет в ремиссии. Но путь к ней был очень длинным.

Константин семь лет в ремиссии. Но путь к ней был очень длинным.

Детство и школа, наркотики и алкоголь

Я вырос в Иркутске, хорошее детство было. Но и наркотики начались в детстве, в 13 лет – в 1989 году. Клей и внутривеннно эфедрин. Было модно это. Я попробовал из любопытства детского или протеста, может, круче хотелось быть, в общем, много причин. И все остальное на задний план отодвинулось. Правда, некоторые здравомыслящие люди попробовали и пошли дальше – учиться, жить нормально. А у меня все не так стало с наркотиками – ни учебы, ничего. Хотя ведь и из семьи нормальной, интеллигентной: мама – пианистка, отец – альтист. Помните картину Дмитрия Жилинского «Альтист» (картина написана в 1972 году, находится в Третьяковской галерее – прим. авт.)? Как будто с моего отца писал.

Я учился, спортом занимался, музыкой, хотя музыкой не нравилось, сначала увлекся, но быстро перегорел. Да и наркотики опять же…Родители меня тащили-тащили, но в итоге разошлись. А в семье еще кроме меня, две мои младшие сестры. Ну, они нормальные выросли, без наркотиков. Меня со школы выгнали, из 9 класса.

А ведь было же в детстве, что я по тайге ходил с отцом, и книги хорошие читал. И восприятие мира было нормальное: мужчина должен быть мужчиной, друг за друга надо стоять, и дворовые клубы были – футбол, хоккей, музыка – фортепьяно, ударные. А потом – раз, и наркотики. На даче у одноклассника набрали мы этого клея… Из школы же меня выгнали так – мы с приятелем угнали автобус, пьяные были – напились пива и захотели покататься. И перевернулись. В школе поставили ультиматум, чтобы я забрал документы. Я пошел в ПТУ, на каменщика. Меня взяли с двойками моими. Но первого сентября я пришел в неадекватном состоянии, ходил там как дурачок, не мог своей группы найти, пытался к кому-то прибиться. Мне сказали: «Чего ты ходишь здесь, мешаешь?» Я ушел и больше туда не вернулся никогда, кроме как за документами. Встретил приятеля – такого же, как я, он сказал, что в училище при обувной фабрике, где на сапожников учат, возьмут. Оказалось, что сапожное дело мне подходит, я выучился, но фабрика закрылась, а с нею и училище. Я продолжал употреблять, меня несколько раз сажали за кражи, а в армию не взяли – наркоман, психически неуравновешенный. Мне же в армию хотелось. Но не пришлось.

Бездомность, тюрьма, наркотики, ВИЧ

К 23 годам я стал фактически бездомным. И однажды зашел в церковь. Она была каменная, но я знал, что когда-то на этом месте стояла церковь деревянная, ее построили нищие на подаяние, а потом уж перестроили. И меня пробрало в этой церкви – я особо не плачу, а тут начал плакать: «Господи, я больше не могу так жить, я больше не могу». Я тогда еще в розыске находился за очередную кражу, но мне гордыня не позволяла пойти и так вот сдаться.

Мне захотелось, чтобы меня забрали. И вот я вышел из церкви, а навстречу менты. И забрали, хотя обычно таких бичей как я не забирают – что забирать, что с таких возьмешь. Но тут привели в отделение, проверили, увидели, что в розыске. И посадили!

Это было счастьем, потому что шла зима 1999 года, было минус 50. И когда я уже сидел в камере, ребята, которых приводили позже, рассказывали, что бездомные просто умирают на улицах и в подвалах. И вот когда я сидел в тот раз, у меня нашли и ВИЧ, и туберкулез, и гепатит С. Таблеток от туберкулеза я тогда не пил, а от ВИЧ ничего и не давали. Чтобы не впасть в депрессию, делал всякие кустарные поделки, они неплохо на воле продавались. Когда освободился, то понял, что воля не радует, не нужна – что я буду делать тут? Лучше обратно в тюрьму. Мне 27 лет, родители квартиру разменяли, сестры выросли, мне нет места. Мне маячат подвал и теплотрасса. И одиночество. Ничего нет хуже одиночества. Это самое страшное. И когда фонари зажигаются вечером, ты понимаешь, что вот, человек домой пришел, его кто-то ждет, пусть хоть кошка. А мне надо думать – где ночевать сегодня. Никто не ждет, Мать меня пускала, но я однажды украл чужую вещь, и даже мама перестала пускать. И правильно, что перестала, хоть я и в ногах валялся: нельзя наркоманам слабину давать. Я решил уехать из Иркутска, мама дала денег на билет. К этому времени у меня было четыре судимости. Да, еще забыл сказать, в последний раз, когда освободился, понятия не имел, куда идти работать – везде ИНН, пенсионный какой-то спрашивают, а я понятия не имею – что это, зачем это. Взяли меня лишь на кладбище работать, памятник делать. Я доработал до аванса первого, напился, накололся, с кровати встать не смог и не вышел на работу. Меня выгнали. И тогда я понял, что мне надо уезжать.

Москва, стройка, наркотики, СПИД

А куда ехать? В Москву, куда же еще… Денег, что дала мать, хватило на самый дешевый билет. И еще была тысяча рублей с собой. Поезд самый раздолбанный, ползет еле-еле. Едут на нем дембеля, пьют и орут песни, да парень один едет комиссованный – избили его в армии, едва не умер. И вот дембеля стали к нему приставать, я вступился, завязалась драка. И выбили мы стекло в тамбуре. Проводник докопался до меня, пришлось ему отдать 500 рублей, а то грозился ссадить на первой же станции и сдать полицейским.

Так я доехал до Москвы. Меня охватил страх: куда я поехал, зачем, здесь нет никого, денег нет тоже, и обратно не уедешь. У меня в Москве был дядя – военный доктор наук. Я пришел к нему. Он чванливый такой, стал меня унижать, деньги показывать. Я ушел. Осталось у меня к тому времени 300 рублей. Этого хватило, чтобы добраться кое- как до Рязани. А туда почему? Я когда в последний раз сидел, то получил оттуда письмо – от знакомого моей матери, который просил меня написать своему сыну, ступившему на плохую дорожку, чтоб я своим отрицательным примером его предостерег. Я и написал. Так человек этот меня отблагодарил – сигарет прислал. Мы даже переписывались какое-то время, так что я адрес помнил. Так вот, добравшись до Рязани, я этого человека дождался у его дома. Он помог мне найти работу вахтой в Москве – по объявлению в газете, дал денег на обратный билет. Так я стал работать на стройке, жить в общежитии, выпивал, но наркотики не употреблял в Москве. Поеду в Иркутск в отпуск, там поколюсь, а в Москве только пью. Но как-то напился сильно, не помнил ничего, а наутро мне звонят: «Ну что, будешь еще брать или не будешь?»

И снова понеслись наркотики. Я снова стал погружаться на дно. У меня в Иркутске был парнишка знакомый, он прибился к христианам каким-то в реабилитационный центр, я ему позвонил, напросился приехать.

Для этого продал свою старенькую машину, которую смог купить на заработки в Москве. Приехал в этот ребцентр. И думал, что в психбольницу попал: они молились громко под гитару и искали какого-то Бога. Я пробыл там три месяца и ушел. Стал таксистом. Вез однажды наркоманов, слышу, о чем они говорят, и попросил расплатиться со мной наркотиками. И снова покатился. Жил у девушки, мы вместе употребляли. Мама ее была очень недовольна. И мы решили уехать в Москву, в поезде у нас началась ломка, еле доехали. Опять Москва, пять утра, идти некуда. Девушка моя дальше Иркутска нигде не была. И я впервые почувствовал ответственность за другого человека, вспомнил, как отец мне говорил, когда в тайгу вместе ходили – что когда ты за кого-то отвечаешь, уже не страшно. Мы с ней нашли мужскую общагу, куда нас пустили на одну койку. Я пошел на стройку, она в кондитерский цех, мы выпивали, но не кололись. Это были три года такого относительного счастья, мы себя чувствовали монолитом. Но потом у нее случилась какая-то неправильная беременность, она попала в больницу, я ей еду носил – даже научился готовить. Ребенка у нас не получилось. А потом у меня начался СПИД – я задыхался, меня мучил опоясывающий лишай. Меня в больницу положили в Солнечногорске, и девушка уже ко мне ездила. Мы решили вернуться в Иркутск, потому что мне АРВ-терапию в Москве не давали.

Москва, Петербург, ремиссия

В Иркутске месяца через три она начала колоться, потом с кем-то спуталась. Для меня это шоком было, мне казалось, что у нас так все незыблемо. Я уехал из Иркутска, сначала в Тверь, куда переехала мать, потом в Москву. Там есть такой фонд ФАР («Фонд защиты содействия и социальной справедливости имени Андрея Рылькова» признан иноагентом), я познакомился с Максом Малышевым (Максим Малышев – координатор уличной социальной работы фонда), я стал ходить к нему в офис, а еще заниматься уличными танцами. Наркотики я перестал тогда употреблять. Я пришел к Анонимным Наркоманам, меня это поддержало. И человек один, бывший спортсмен. Он сразу взял и выбросил мою старую симку, чтобы никаких прежни контактов. Мне было очень тяжело – и не пить, и не употреблять. Внутри была постоянно какая-то торговля с самим собой. Бывало, что даже выбирал, допустим, бутылку, шел уже к кассе расплачиваться, но…ставил обратно. И о наркотиках думал. Но пока вот живу без срывов, я уже семь лет не употребляю.

Именно в Москве я познакомился с ребятами из петербургского «Гуманитарного действия», взял контакты. В Петербург переехать решил из-за того, что расстался в Москве с девушкой, это был болезненный разрыв. Да и вообще давно хотел увидеть этот город, который не видел со времен, когда он назывался Ленинградом. И приехал. Здесь я получил АРВ-терапию. Лена – кейс-менеджер «Гуманитарного действия» помогла мне ее получить, а еще сказала, что в фонде есть вакансия водителя на маленький автобус. Но я боялся прийти – я кто? Сапожник, строитель, снова сапожник. Но все равно я пришел в «Гуманитарное действие» — на Синий автобус, на обмен шприцев. Я сострадаю тем, кто приходит на автобус, потому что понимаю этих людей.

В Петербурге я уже живу два года. Понятно, что я никогда не забуду, как действуют наркотики, но я помню, что зависимость может стать сильнее здравомыслия. Но вот люди, которые приходят на автобус, они говорят, что завидуют мне – мне не надо искать наркотики. С людьми я говорю, потому что понимаю, что когда ты с человеком говоришь, он по другому и к себе начинает относиться. Он чувствует, что не все потеряно, что он не конченый. Да ведь и я не верил, что у меня получится, я думал, что я больной, психический и никому до меня нет дела.

Я работаю на Синем, а еще сапожником – чищу и реставрирую обувь. Снимаю комнату. И каждый день вижу Петербург.

 

Текст: Галина Артеменко

Поддержите работу фонда
Синий автобус — один из проектов фонда, который помогает зависимым людям сохранить здоровье и жизнь