Наш волонтер Артем Лешко рассказывает о своей работе.
Фотограф Артем Лешко поделился с Telegram-каналом НАЛИЦО фотографиями, на которых изображен кусочек жизни наркозависимых людей — обмен шприцев, получение медицинской помощи на мобильном пункте фонда «Гуманитарное действие». Артем работает с тяжелыми социальными темами, но говорит, что с точки зрения взаимодействия с героями съемки тема наркопотребления — самая сложная психологически. Молодой человек считает, что без открытых лиц и диалогов сложно перебороть стигматизацию наркозавизимых в обществе.
Публикуем личное отношение Артема к фотографиям без лиц и личные рассказы о выгорании и кадрах, которые навсегда останутся перед глазами. Мощная и важная рефлексия.
Я не являюсь и не стараюсь быть художником в фотографии. Я коммуникатор.
Для меня важно рассказывать о проблемах: соединять людей, не имеющих часто никакого голоса в обществе, с готовыми их услышать, быть частью журналистов, для которых важно, чтобы никто не мог сказать: «Я не знал». И, по возможности, не просто вторгаться своими снимками в визуальное пространство людей, но и предложить им варианты действий для изменения ситуации: помощь фондам, участие в волонтерских проектах.
Наверное, во мне есть внутренняя потребность диалога и выражения собственных чувств и отношения к происходящему вокруг. Я считаю, что я субъективен. В любом случае, что и как я снимаю, уже определяется моей личностью, моими взглядами. Просто поверни я камеру в другую сторону, история могла бы получить иное продолжение.
Первый год своего знакомства с фотографией я снимал в основном «красивое» — пейзажи, город, рассветы и закаты. Потом был период утраты смысла. В конце одного из дней, наполненных хождением по городу в поисках нужного момента или сцены, уступая место в автобусе, я уткнулся глазами в социальную рекламу: «В Санкт-Петербурге не все дома… Потому что 60000 человек живут на улице. Узнайте, как помочь». Это было объявление «Ночлежки», старейшей организации в России, которая занимается помощью бездомным. Решил, что, т.к. я понятия не имею, что сейчас снимать, то могу пойти поснимать в «Ночлежку». Вдруг это кому-то поможет. То, что я изначально планировал отснять за две недели, растянулось уже на два года.
Постепенно появились другие темы. «Социалочка» увлекла меня честностью жизни и искренностью переживаний. В каждой теме я задерживаюсь минимум на несколько месяцев. Для меня важно не быть человеком, для которого люди — это материал, который должен быть сдан к четвергу. Многие вещи, я уверен в этом, нельзя снять, если ко мне как к человеку не будет доверия, если люди не готовы позволить себя снять в очень уязвимом состоянии. Наверно, каждый раз, когда человек несмотря ни на что соглашается, я внутри себя воспринимаю это как маленькое чудо. С точки зрения взаимодействия с героями съемки, тема наркопотребления — психологически самая сложная из тех, что я снимал. Сложнее были реанимации недоношенных детей, скорая медицинская помощь, бездомность.
«Помощь должна приходить к людям раньше, она должна быть доступнее»
Как-то осенью 2018-го мы с ребятами из Благотворительной больницы пошли в аутрич-выход в сквот. Он находился в самом центре города, метрах в 200 от Невского. Совсем рядом с потоками туристов, маршрутами экскурсионных автобусов, дорогими бутиками. Это были два заброшенных шестиэтажных здания старого фонда, укрытые от посторонних глаз несколькими такими же домами. Суммарно в двух зданиях проживало в «лучшие времена» около 20-30 человек. Повернув с улицы во двор и пройдя через вырез в проржавевшей покрытой лозой винограда решетке заборы, мы увидели двух мужчин у костра. Они заваривали чай. Мы подошли, представились: «Добрый день! Мы волонтеры-медики из Благотворительной больницы. Мы были здесь две недели назад. Вам нужны какая-то помощь?». Аня и Катя собрали анамнез, записали выданные препараты в журнал.
Потом спросили, есть ли кто-то еще в доме. Нам ответили, что все в основном ушли по делам, осталась только Гуля. Мы спросили, можем ли мы войти, чтобы с ней тоже поговорить. «Да, заходите!», — ответили нам. Мы поднялись по крошащимся ступеньками, прошли через небольшой коридор, по бокам которого стояли шкафчики с чистой посудой, увидели лестницу и Гулю, лежащую внизу. Я помню, как мы стали ее переворачивать, помню, каким не податливым было ее тело. Ребята проверили пульс, дыхание, приложили руку к телу и констатировали смерть. Аня пошла вызывать скорую, я вернулся к мужчинам у костра. Рассказал им. Они не поверили: пошли проверять. Вернулись. Дальше было то, что меня очень поразило, хотя к тому моменту я знал уже: улица — это другая, очень жестокая реальность, меняющая людей: смерть на улице становится часто чем-то обыденным, психика перестраивается, чтобы просто как-то сохраниться. Мужчины продолжили пить чай. Один из них сказал: «Б…ь, это залет. Сейчас скорики приедут, потом опера… Придется выметаться отсюда…».
В десяти метрах лежала их мертвая знакомая, с которой они жили под одной крышей, вместе ели… А они просто пили чай. И главное, что их тревожило, — будущая необходимость общения с полицией и необходимость поиска нового жилья.
Несмотря на все понимание происходящего, я достаточно тяжело воспринял это. Для себя точно решил, что помощь должна приходить к людям раньше, она должна быть доступнее. Многие специалисты по работе с бездомными считают, что важно помочь в первые полгода, максимум — год с того момента, как человек оказался на улице. В РФ, к сожалению, средний стаж бездомности больше семи лет.
Не хочу, чтобы в нашем обществе люди умирали, как Гуля: в «заброшке», в грязи, забытые всеми и этим миром, захлебнувшись в собственной рвоте… Я хотел сделать общий план: старая лестница, задымленное окно, крохотное количество света с улицы… И Гуля… Я даже схватился за камеру, но передумал. Наверное, это был бы жестокий, но хороший снимок про реальное лицо смерти на улице. Но я его не сделал. И он, этот кадр, до сих пор стоит у меня перед глазами. После смерти Гули сквот умер. Я несколько раз возвращался туда один. Снимал пустые коридоры, занавески, болтающиеся в холодных питерских сквозняках. И, наверно, по-своему проживал произошедшее. Потом входы заварили и засыпали песком. Позже обнесли забором.
О компромиссах
Как фотограф я вынужден идти на компромиссы. Например, не публиковать снимки с лицами людей, даже если у меня есть на это письменное согласие. Это тяжелое решение, обусловленное двумя вещами. С одной стороны — это репрессивность законодательств Беларуси и России, с другой — мощная в нашем обществе стигма. Человек может попасть в поле зрения правоохранительных органов. На мой взгляд, не всегда обоснованно: большинство употребляющих наркотики и обращающихся за помощью — это люди, нуждающиеся не в наказании, а в помощи и поддержке. Существует риск, что герой съемки потеряет работу, утратит опеку над детьми (не уверен, что в детских домах лучше, чем с родителями даже в контексте этой проблемы). Герой может подвергнуться травле. И это может случиться даже не в момент, непосредственно следующий за публикаций. Это может случиться спустя годы, когда человек сможет справиться и выкарабкаться. К сожалению, я знаю о таких случаях. Поэтому пытаюсь рассказать историю через детали, руки, отражения. Передать атмосферу в жестах и позах.
Даже при согласии человека на рассказ о себе и на съемку в тяжелый момент его жизни, сложно балансировать между уважением к горю и желанием все показать честно и сильно. Постоянно всей кожей чувствовать границы того, что можно делать. Обговорить их заранее нельзя, только отследить в процессе.
О выгорании
За время съемки непростых тем я выгорал несколько раз. Осознавал многие разы только спустя время. Часто я снимал, понимая, что перегружен, что мне самому еще плохо и тяжело от снятого вечера, утром или за последнее время. Но я понимал также, что конкретно сейчас, в конкретных обстоятельствах может получиться что-то стоящее, что-то, что будет «прямо в сердце», и неизвестно, когда в следующий раз я смогу снять подобное. И идешь, снимаешь, рассказываешь. Уже сейчас, смотря в прошлое, я понимаю, что и сейчас я бы сделал такой же выбор, потому что иначе многих хороших текстов и снимков просто не было бы. Во время съемки взгляд на действительность сквозь объектив отдаляет меня от происходящего, и осознание происходящего обычно приходит позже. Иногда через несколько часов, иногда дней. Когда идет подготовка материалов и приходится просматривать снимки, это забирает больше сил и эмоций. Пропадает спешка, адреналин, и ты остаешься один на один в своей комнате со снимками. Переживаешь это как во второй раз.
Почему только открытые лица могут победить стигму
Стигма и определяющее в некоторой степени политику общественное мнение о проблеме наркопотребления обусловлено во многом незнанием и стереотипами, с которыми хорошо можно «работать» историями людей и их снимками. Выстроить диалог и стереть границы можно только тогда, когда видишь глаза другого человека, и видя его лицо, его жизнь и победы, его страхи и поражения. Без лиц диалог часто ломается. Почти всем понятиям мы можем сопоставить визуальный образ. Для многих бездомный — это грязный, пьяный, лежащий на земле человек с неприятным запахом. Образ кризисной семьи начинается со старой, грязной, обветшавшей комнаты в коммуналке.
Часто эти образы не совпадают с тем, что есть в реальности. Без лиц, без честных открытых снимков образы наркопотребления пересмотреть не получается, или остается возможность интерпретации снимков, даже если по ситуации в момент съемки все очевидно. Кто они: люди с впавшими глазами или те, про кого мы бы никогда такого не подумали?
Человек, принесший шприцы на обмен, — просто «сторчавшийся» или пытающийся изменить что-то и начать с малого: снизить вред от употребления и риски передачи заболеваний для себя и окружающих?
Выдающий спасительные при передозировке опиатами налоксон — помогающий или поощряющий наркоманию?
И главное: за деталями и общими планами мы часто по-прежнему не можем увидеть человека. Одного, конкретного. Попытаться понять его. Мы видим руки, позы… Не всегда сопоставляя им человека.
Для меня вопрос съемки темы наркопотребления перестал быть вопросом после того, как я увидел серию Jerome Sessini «OPIOIDS IN AMERICA» и проект в TIME фотографа James Nachtwey “THE OPIOID DIARIES”. Я окончательно перестал мыслить образами фильмов и государственной пропаганды и увидел людей.
Я очень верю в то, что рано или поздно мы придем к терпимому и открытому диалогу в вопросах просто наркопотребления и проблемного наркопотребления. В том числе и на визуальном уровне. А пока я надеюсь, что снимки скорее убедят, что все мы люди, и не в том, что кто-то просто «сторчался», по факту наличия у него в руках шприцев.
И пока без лиц…